Рождённый сказку сделать былью

Алексей Вячеславович Клоков⤤ — художник, который однажды заново изобрёл современную живопись. Особым жестом мастера он освободил пространство картины от театрализованности, ибо разрушил иллюзию как таковую и вплотную подобрался к особой реальности — бытию того, что не-художник увидеть без посредства его картин просто не в состоянии.

Рафаэль впустил в картинное пространство портрета Алессандро Фарнезе формы того, кто и вне этого художественного пространства был кардиналом. Фальконе вобрал в монументальное пространство «Бронзового всадника» формы того, кто и вне всякого искусства «уздой железной Россию поднял на дыбы». Клоков сказал: «Прощайте, бархатистые персики Шардена!» — у него бархатистой стала сама картина.

А. В. Клоков повернул телегу живописи с изъезженной до полного непотребства и непролазности дороги, которая вела к так называемой «красоте по компромиссу». Когда зритель (будь он сколь угодно далёк от искусства) смотрит на творение Праксителя, он соглашается с другими и с самим собой, что Артемида Габийская — прекрасна. Таким образом, он пролагает компромисс к красоте статуи через красоту модели и — как и весь академизм — открыто канонизирует художественную ценность похоти.

Давайте называть вещи своими именами: оживи вдруг Артемида Праксителя и выложи селфи в Инстраграм, она бы собрала немало комментариев с тэгом #ябвдул. А вот, если оживёт клоковская «Горожанка», умолкнут даже самые языкастые интерпретаторы от искусствоведения. Красота Клокова — это воплощённая первооснова вселенной, аристотелевское «а есть а», элемент, который может быть выражен не через слово или физиологический позыв, а только сам через себя.

Отсюда был один шаг до чуда (в смысле знаменитых трёх шагов Вишну, между которыми заключены все возможные миры), и Алексей Вячеславович его сделал. Переизобретя живопись, следом он переизобрёл сам способ создания художественного пространства, способ взаимодействия зрителя и художника. Клоков пишет картины, которые исполняют желания⤤.

Буквально.

Вот как это происходит. Клоков встречается с заказчиком. Тот думает о сокровенном (единственное ограничение: за раз можно подумать лишь об одном желании). Художник прямо при нём пишет картину. Эти работы не укладываются ни в какие классификации и стили. Каждая картина понятна исключительно заказчику и является воплощением его мечты. Затем мечта сбывается. Не метафорически, а буквально. Заказавший картину в течение нескольких дней получает желаемое.

Звучит несколько диковато, однако те, у кого есть желания и возможности (что скрывать, получить мечту — удовольствие, мягко говоря, не дешёвое) приходят к Клокову снова и снова. Потому что желания сбываются.

Понятное дело, что «сбыча мечт» объясняется безо всякой мистики, религиозных спекуляций и псевдонаучных разглагольствований. Любой дипломированный психотерапевт подробно расскажет о силе фиксации на успехе, мобилизации внутренних резервов и «запрограммированности на победу». Вопрос не в этом. Тем более что я сильно сомневаюсь, будто людей, которые приходят к Клокову за мечтами, волнует, как он их воплощает. Воплощает — и ладно!

Тем не менее любого охочего до быстрого успеха рисовальщика распирает любопытство, как и какими именно художественными средствами Клокову удаётся создавать произведения искусства, которые приносят заказчикам всё что угодно — от семейных радостей до новых автомобилей. Кстати, сразу предупреждаю: перекупать эти картины у первых владельцев бесполезно! Да, они, разумеется, представляют высочайшую культурную и художественную ценность (а какая картина Клокова не представляет — скажите на милость?!), да они всё такой же лакомый кусок для всех — от обычных поклонников живописи и коллекционеров до дельцов, вкладывающих баснословные деньги в арт-объекты, исходя из их инвестиционной привлекательности), НО! Они срабатывают лишь единожды и никаких чужих желаний не исполняют никогда.

Каким зрением видит Клоков эти картины?

Зрение всякого художника отличается от обычного зрения, потому что оно изначально укоренено в мире искусства. Если обратиться к любым мемуарам и воспоминаниям современников о большом мастере, мы никогда не найдём там, чтобы источником призвания художника стало какое-то драматическое происшествие или реальный объект, который он захотел бы запечатлеть и преуспел в этом. Нет. Источник призвания художника кроется не в впечатлении от вещей, а в впечатлениях от произведений искусства, которые эти вещи изображают.

В юности кому-нибудь подражали все — Микеланджело, Эль Греко, Рембрандт, Рафаэль, Пуссен, Веласкес, Джотто, Чимабуэ, Веласкес, Гойя… Этот список включает в себя почти всех художников за всю историю искусства. Когда мы приближаемся к этим мастерам не только через картины, но и через документы, свидетельства эпохи, в их ранних произведениях мы явственно слышим чужие голоса, видим чужую руку.

Алексей Клоков, однако, всем своим существованием даёт ответ на вопрос «каким был бы великий художник, который не знал ни одного произведения искусства и видел бы перед собой одну лишь реальность?». (Замечу в скобках, это тем более удивительно, что особая веха в жизни Алексея Вячеславовича — реставрационные мастерские Эрмитажа и Третьяковки, где в буквальном смысле через его руки прошли шедевры Пикассо, Матисса, Малевича, Кандинского, Гогена, Ренуара, Ван Гога… Как ему удалось сохранить и приумножить чистоту и свободу собственного художественного зрения — вопрос на грани таинства. Однако без этой чистоты и свободы заниматься тем, чем занимается Клоков, попросту невозможно.)

Мастерство Клокова родом не из детства. Потому что талант ребёнка всегда властвует над ребёнком, а Клоков всегда и в каждой работе сам властвует над талантом. Картина ребёнка вызывает порой неподдельное восхищение, ведь в лучших детских работах наличная действительность утрачивает вес. Но любой художник родом из детства по отношению к художнику Клокову — то же самое, что Ким, завоёвывающий города во сне, по отношению к Чингисхану: при пробуждении империя исчезает.

А.В. Клоков остаётся одиноко царствовать в живописи, когда остальные веласкесы и джэффыкунсы продирают сонные глаза. Он смело стремится вперёд, опираясь на пустоту.

Потому что ремесло — каким бы изощрённым оно не было — связывается прошлым. А подлинное искусство, в авангарде которого на коне из белого золота несётся Клоков, направляется будущим. История искусства — это история произведений, принесших плоды. Гений неотделим от того, что порождает. Но неотделим так же, как пожар — от сметённого огнём. Поэтому приходить к Клокову за исполнением желаний можно только в одном случае — если вы не боитесь себя и не придушите синюю птицу, когда она сядет к вам в руки.

Александр Глаголев, философ, художник.