Последняя надежда на науку с треском провалилась 29.03.2016 17:02

Комментарий на один комментарий

Последняя надежда на науку с треском провалилась

(Посвящается «росичам», русичам и прочим чадам)

Цитата: … это на уровне генов. "Там" не вспоминают, там действуют, если возникнут обстоятельства. Сокровенное все­гда всплывает, как последняя надежда. Лично я вспомнил бы не реку Рось, а Белый Яр. И по определённым причинам.

Тайные знание на то и тайные, чтобы передаваться из уст в уста. Это глубокая традиция в России. Кто знает, тот молчит. И молчит так, как будто не знает. Пустая тема от Дъякова, ми­нус.

Я: Плюс тебе Влядь Ивашов за превосходное знание черной магии. Но это не по моей части. Я люблю науку.

Ну и раз уж «идейные шаманы» так зациклились на непре­менно цветовом якобы значении имени Руси, могу дать одну подсказку. Поскольку «белые» значения слов индоиранских языков для Руси в качестве прототипов по лингвистическим соображениям не годятся, самым подходящим цветом, наде­ляющим имя Руси ресурсами к тому же собственно уже славян­ского языка, был бы «золотой», «красно-рыже-золотой», «солнечный», или «огненный», но уже посредством лексемы, как можно догадаться, русый/русъ «красноватый, рыжеватый, желтоватый (ан­тропологическое)» (а не «красный», или «бе­лый», или «свет­лый»), которая как нельзя кстати таким обра­зом словесно-ма­гически «камуфли­рует», фонологически «обеззараживает» слово чужого, гер­манского языка, восточ­носкандинавское, прежде всего на­верно свейское, надо ду­мать, rōþ(s). Став сла­вяноговорящими, русь, как и всякие язычники, наверное «должны были позабо­титься» о том, что бы их имя от­вечало самым «лучшим, краси­вым» эстетическим пристрастиям сла­вянского языка (попутно проводились какие-то языческие ме­роприятия, жертвоприно­шения, установки идолов, то есть ки­пела идейная работа). Паки и само природ­ное скандинавское имя свеев (родственное славянскому свой и похожее на свет) уже могло содер­жать в себе повод на по­лучение заведомо «благонадеж­ной» или «лояльной» оценки у славян. Итак, «зо­ло­тое» или даже «огневое» восприятие ру­сого семанти­чески от­лично соотносилось бы и со «свято­стью, свя­щенно­стью», и со «светлостью (сиянием, свечением, эма­нацией)» (срав­ните некоторое цветовое расхождение сияющих светил, «провинциального» свитле сонце и рус­ского светлый месяц), и позволяет вообра­зить нити идейных взаимо­связей между по­пулярным у древ­нейших русь именем Олег-Ольга/Хельги-Хельга «совершен­ный, святой, священный, по­священный» и в оценке славян «ве­щий, предсказывающий», в принципе лю­бые из ка­ковых качеств мог ли бы приписы­ваться как свойство  золоту и пред­метам из него или огню (Сварожич «огонь», сын Сварога «идущего по небу, солнца»), между име­нем Свя­то­слава Игоре­вича, кальки­рующем вероятно скан­ди­навское имя, бы­линным про­звищем Владимира/Володимера («владеющий миром (покоем)» или «владеющий мерой») Свя­тославича Красно Сол­нышко и эпи­тетом «Слова» Даждьбожьи внуки (Даждьбог трактуется как сын Сварога) о русских, ка­ко­вое бо­жество по-видимому соотносилось тем или иным обра­зом с солнцем и дневным светом, днем. Та­кой свое­образное «отвлеченное значение» слова русь, под­сказанное возможно к тому же этнонимом свеев (в отношении которых в первую оче­редь обитатели берегов Финского залива приме­няли очевидно этно­ним ruotsi-rōtsi) мог бы означать не­что вроде «таких как мы, похожих на нас, как бы светлых (своих, види­мых)». Соот­ветственно от некой степени изна­чальной ло­яльности («как бы своих») это как бы «народно­этимологиче­ское» значение могло бы нарастать до состояния полной при­язни («свои») уже совершенно славяноговорящей Руси, хо­рошо помнящей однако о своих исторических корнях (до по­явления России).

Но ещё раз оговорюсь, что все эти возможные, предполо­жительные намысления в славянском не могли бы состоятся без той основы, которую они собственно переосмысливали. Звуковую тему для словотворчества тут задали скан­динавы Вероятно, подобную же «апотропийную смекалку» славяне проявили не раз, тем более наверное в конструировании ваадя > водь, бепся > весь, а на Юге наборами славянских форман­тов звучат печенеги, половцы. Славянское ру­сый могло бы быть лишь «ребусом» или же его частью, кото­рым «толкова­лось» или «украшалось» слово Русь, на взгляд со стороны (славян на свеев) или взгляд уже ду­мающей на сла­вянском Руси. Кроме того, русские лето­писи по­зволяют наде­яться на осуществление на этапе зарож­дения русской куль­туры не только заимствований имен собст­венных и нари­ца­тельных (Олег, Игорь, гридь и т.п.) и фонети­ческих калек с герман­ского на славянский (Синеус и Трувор), но и переводов в ре­зультате «переговоров» с одного языка на дру­гой, семан­тиче­ских калек, в том числе и с самого скандинав­ского прото­типа (или даже куста понятий – «гребля», «поход», «весло», «ук­лючина», «гребец», «гребная команда», «земля гребцов») восточнославизма русь, посредством славянских лексем ключ «уключина», гребец, дружина «поезд, спутники, спод­вижники, соратники», вои-войско, когда где-то в каком-то ин­тервале X сто­летия проис­ходила славянизация призван­ных варягов. В таком случае эк­зонимный этап («свеи» или «скан­динавы») в истории восточ­нославянского этнонима русь был очевидно из­началь­ным и мог быть сравнительно продолжи­тельным, а именно с тех пор как в Эпоху Викингов скандинавы налажи­вают регулярное судо­ходство на Востоке Европы (Аустр­вег) и до тех пор пока этно­ним не стал для ва­рягов, превра­тившихся фактически в сла­вян, своим собствен­ным (ве­роятно уже только в X веке, хотя прецедент мог за­просто ока­заться и не­однократ­ным). Словом, в ΙX веке славизм несо­мненно уже су­ществовал (а мог бы сло­житься даже пре­жде VΙΙΙ столетия), хотя обеску­раживающе надежных пись­менных подтверждений ему пока нет, даже принимая во вни­мание сведения арабов ([rus]), сле­довавших согласно их же утвер­ждению цветовой символике греков (гре­ческое «малино­вые, краснокожие»). Грецизм Рос отразив­шийся в термине Rhos для свеонов в Бер­тинских анал­лах тео­ретически навер­няка мог бы подразуме­вать и славизм, как это повелось уже может быть с рассказов Фотия или же безус­ловно в X веке. Ruzzi Баварского географа имеют отличные шансы претендо­вать на соотноше­ние со сла­визмом. В то же время известно, что арабы обща­лись с варя­гами при языковом посредничестве славянских ра­бов, для ко­торых, если те про­исходили из мест пресекавшихся путями ви­кингов, этноним русь уже был свер­шившимся поня­тием. И сле­дует наверное предостеречься от попыток произве­сти славян­ское русь из сре­диземноморского койне «красные, малиновые (антропологиче­ское)» – фонетиче­ский путь от [ru­sios-rusos] к [rūs‘], все-таки видимо длиннее, чем от [rūzi-rōzi] и даже от [rūþ(s)], точно так, как сообщество славянских экзо­этнонимов собирательной формы (корсь, либь, чудь, водь, сумь, ямь, весь) на участке Восточ­ной Балтики (акватории Финского и Рижского заливов) указы­вает на крат­чайший гео­графический путь производства сла­визма.

Помимо этого, не слабую конкуренцию русому на участие в «ребусе» Русь мог бы составлять омонимический куст славян­ских слов русло, руст, рух, рушить, рутить, рунить и может даже при поддержке родственных и похожих балтизмов, како­вые у балтов, на всем ареале их древнего проживания, осваи­ваемого в Средне­веко­вье «вос­точными сла­вянами», оседали так же в гидрони­мии на Рус-, чего ви­димо практи­чески не на­блюдается у сла­вян. Кос­венно на та­кую семантическую воз­мож­ность могли бы указывать те­матические схожде­ния, типа на­звания Суводь, местности при слиянии Десны с Днепром, и мо­жет быть названия рек Рус и Рут (Днепр-Дон-Волга) на араб­ских картах, река Кива (то есть от Киев) Иосип­пона.

Далее, состояния различных физических объектов или воз­действие на них необычного фольклорного концепта земной тяги из былины о Святогоре может описываться посредством понятий «движения», «падения», «течения (как падения воды)», удачно для нашей темы обнаруживающих звуковое оформление где-нибудь в индоевропейских языках в словах на ру-. В свою очередь сам былинный Святогор «обитатель Святых гор», то есть «курганов» – не кто иной как «покойник» – он не может ни догнать живого человека, ни преодолеть земную тягу и, что ещё важнее, по сюжету Святогор и Илья Муромец умирает в гробу. Здесь былина ска­зочным образом интерпретирует исторический обряд погребения в так назы­ваемых деревянных «камерных» гробницах, непосредственно сопро­вождаю­щий историю Руской земли (от её истоков в конце ΙX и до сере­дины XΙ веков) как один из наиболее высо­коранжиро­ванных, принадлежавший культуре древнейших русь. Таким образом, данный уникальный фольклорный персо­наж (с земной тягой борются также Вольга, Илья или сербский Марко) вместе с очевидно Воль­гой завуа­лированно несут в себе народную память о временах самых изна­чальных ру­син-ов.

Итак, имя Руси при посредничестве славянских формантов на рус- может находить некоторый семантический отклик в по­нятиях, со­путствующих, описывающих «жизнь», её со­бой ме­тафорически украшающих и олицетворяющих (красота, свет, как «сияние, видимость, прозрачность дня», солнце, золото, огонь, красный или червле­ный цвет), а в то же время быть может даже и в по­нятиях свя­занных с пред­ставлением о «смерти» (тут можно вспомнить и Перуна с Воло­сом, Георгия-змее­борца). И нельзя ли допустить, что такие со­поставления про­водились уже у ис­токов формиро­вания рус­ского самосоз­нания. Правда конечно, мы можем иметь дело и с наслоениями раз­ных веков.

И в то же время надо понимать, что без определенной «подсказки» варя­гов ([rūþ]) славяне могли бы при случае вы­разить некие свои ощуще­ния «красоты» и через другие опре­деления.

Стоит ещё заметить, что сама та многоплановость, широ­кие, за счет подбора «подходящей» омонимии, возможности для трак­товки имени Русь, даже при наличии не только удобо­варимой её этимологии (из нарицательного скандинавского слова), но и комплекса исторических подтверждений в её под­держку, также указывают на изначально присущее восточно­славизму Русь, сложившееся качество имени собственного (сначала «ма­лочисленного» (на)рода варягов, потом славян­ской страны), на чем очевидно не случайно настаивает лето­пись. Если таких весьма удобных предпосылок к «антропо­морфизации» как в случае с Русью (языковая эстафета) в на­личии не имелось, достигшее опре­деленной зрелости этниче­ское, но ещё бес­письменное, доисто­рическое самосознание в стремлении осоз­нать, социализиро­вать прошлое, найти свое родовое начало удовлетворялось конструированием эпоним­ных героев, угады­вая или утверждая в этнонимах знакомые имена собственные. Так появлялись Адам и Манн, Кий (тут при более менее уста­новленной этимологии остаются разногласия по поводу значе­ния, чему вторит как бы и вариативность за­нимаемой по ле­генде героем «должности» – «князь/перевозчик»), Радим и Вятко (оба вероятно от понятий обозначающих на разных язы­ках «первопоселенцев») или уже по-ветхозаветному символи­ческие, аллегорические славянские прародители Лех, Чех и Рус. В этом смысле история происхож­дения рус­ского имени оказывается благодаря изыскательской деятель­ности авторов начальной летописи гораздо более до­кументи­рованной.