Нерусским медведем являлся тотем 02.03.2018 15:33

Заметки на полях предвестников Апокалипсиса

Нерусским медведем являлся тотем

Заголовок интернет-заметки (shri_boomer): Русский менталитет

… Поэтому русским тотемом является медведь …

Я: Общеиндоевропейским тотемом являлась, что естественно ввиду более древнего возраста матрилинейного рода, мать-волчица (память о матери-волчихе кажется лучше всего сохранилась у Литовцев). На протя­жении железного века тотемные представления испытывают в раз­ных индоевропейских группах угасание, находятся на разных стадиях из­живания. Где-то Невры ещё ежегодно переодеваются волками, где-то мифическая прародительница-волчиха перерождается в легендарно-ска­зочную Капитолийскую волчицу-кормилицу. Откуда же ты взял «сла­вянский тотем медведя», фантазёр-затейник, из каких источников? Из троекуровских баек? Уж очень поздновато для тотемизма.

shri_boomer: вот да, я хоть слово про славян сказал, чудик?)

Я: Ну тем хуже, и гораздо, ты уже не чудик, ты гнойный педик. От­куда же ты взял «русский тотем»? Это сочетание вроде «неандерталь­ского паро­воза». Ведь Русь и тотемизм так безнадежно разминулись на шкале исто­рии. Русские в IX веке, когда ещё скандинавы, выдавали себя за хри­стиан, по­сещая Халифат. И в том же столетии кто-то из них кре­стился, что даже давало повод Грекам не замечать всеобщего (общин­ного, всей зем­лёй) крещения Руси в конце X века (для Греков об­стоятель­ства, во-первых, его были видимо не слишком «уместны», а для Руси напротив – «неуместно» могло быть недоверие к христианству до него, так что и Поляне с апостолом Андреем как бы «предусмотри­тельно не встретились» (впрочем своих диких языческих предков лето­писцы не щадили, говорили всё как есть, и «неуместно» приходится в ос­новном на забывчивость очень беспокойного и ещё бесписьменного времени преддверия цивилизации (между летописными датами дохристи­анской и дописьменной Руси не раз встречается интервал в 33 года) и глубину бесписьменной памяти Сла­вян (судя по данным лето­писи не достигавшей апостольского гори­зонта), другое дело что город­ские («полисные») летописцы Киева, Новго­рода, Суздаля и прочих есте­ственно «отдавали предпочтение» своим согражданам)). Русь – явление восточноевропей­ское (выделяют даже осо­бую, «континен­тальную» («во­сточноевропейскую») отрасль скан­динав­ского языка), но толком по­бывать языческой она не успела, из­начально к тому же нацеливаясь на серьезные отношения с крупней­шими держа­вами эпохи.

Даже свой экзо­ним Русь от Греков получила биб­лейский, на волне христианских эс­хатологических ожиданий конца I тысячеле­тия, (фор­мально ’Ρῶς «Русь» и греко-библейский ’Ρώς «Рос» (произноси­лись соот­ветственно одинаково через гласный [о]) различа­лись в грече­ском языке типом уда­рения, но на практике Греки употреб­ляли в отноше­нии Руси и тот, и другой термин, и даже могли специально подчер­кивать это тождество), как-то «сторонясь» его (умолчанием на рус­ском языке (по­скольку, во-первых, с точки зрения славянского языка, создавшего слово Русь [ру:|си] (из скандинаво-финского прото­типа Rūþi-Ruotsi), Русь и её грече­ский экзоним различались сильно (не ис­ключено в дан­ных идейно нагруженных обстоятельствах до диаметраль­ности), ну а да­лее из этой лингвистической предпосылки сле­довали разнообразные идейные обосно­вания, начиная с того элемен­тарного, что называться на чужом языке (даже заморской страны) в прин­ципе никогда и нигде не было и не принято)) вплоть до смерти Визан­тийской страны (тогда как бо­лее точ­ное фонетическое соот­вет­ствие Руси в греческом языке навер­ное слишком уподоблялось гре­че­скому определению rusios «красноко­жие/ры­жие» (как в славянском Русь внешне походила на ру­сого и балто-славянские русло и Русне (быть может, некоторое участие фак­тора омонимии просматривается при сравнении, ска­жем, с забвением (судя по всему обще-) раннеславянского (праславян­ского) этнонима (эк­зонима по происхождению) Дудлебы, который по­мимо явного отсут­ствия цивилизационного фундамента (цивилизация сберегает если не сам исторический контекст, то посредством письменности (литературы, потом науки) твёрдую память о нём) видимо не нахо­дил также и «пре­стижной» опоры в славянском языке)), что с точки зре­ния ви­зантий­ской дипло­матии наверное выглядело или менее пре­зента­бельно, или «самона­деянно» («красный» – императорский цвет), или то и другое, нежели столь близкое сходство (а точнее родство) грече­ского имени се­верных варва­ров с именем греко-библейских «предвозвест­ни­ков Апока­лип­сиса»). Эсха­тологиче­ские ожидания конца XV века (ожида­ние 7000-ой даты от Со­творения мира – около 1492 года) тоже не под­тверди­лись и о Рос(с)ии серь­ёзно заговорят спустя сто­летие вновь (с 1480-х редчай­шие упоминания «Росии» впервые прони­кают в «свет­скую» рус­скую литера­туру (несколько случаев предше­ствующих ста лет относи­лись исключи­тельно к канцелярии митро­политов)), по-новому, где-то в преддверии учреждения патриар­хии, с 1580-х годов.