Мозг – это то чем думают 17.02.2017 15:21

Заметки на полях истории

Мозг – это то чем думают

Россия – эта такая фантастическая, футуристическая страна, уто­пия во плоти, «мечта Томаса Мора» (хотя вряд ли он о таком мечтал), где якобы новые «этносы» и даже якобы «нации» и «независимые государства» и якобы они рождаются спустя тысячу лет после утвер­ждения пись­менности, и якобы не сходя с места, без смены языка и географической про­писки.

Неустанные попытки новорожденной «нации без названия» (вспомним великорусская украйна, то есть «провинция, глу­бинка», в рас­сказе Тургенева) «толковать, переводить» чужие ономастиче­ские единицы, имена собственные в нарицательные (особенно повелось у них «переводить» несколько темное в смысле эти­мологии название Москвы, которое, надо думать, как минимум тысячу лет служит, воспринимается непереводи­мым именем собственным (типа «коровья» (!?) или как-нибудь ещё, у кого украинца на что хватает фантазии и каких-то ми­нимальным «знаний»)) побудили обратиться к сравнительному материалу, что бы представить хотя бы приблизительную, в сравнении степень «переводимости» Русского этнонима на не­кой шкале между полюсами от практически абсолютно соб­ственных имен (на­пример, с практически невосстанавливае­мой этимологией) до совершенно этимологически прозрачных, «читаемых» (Новго­род, Белгород, Залесье, Поморье, Подне­бесная, Украина). Итак, относитель­ная «чи­таемость» Русских по-видимому может быть располо­жена где-то между такими двумя европейскими нациями как Итальяни «Итальянские» и Дойчи «Немецкие («Народные»)». В последнем случае «пе­ре­водимость» обеспечена тем, что, не­смотря на глубокую древ­ность нарицательной основы («то что выросло, выросшее, народ, племя» – семантический аналог со­ответст­вующим сла­вянским понятиям род, народ, племя), с её прагер­манской хроно­логией, уводящей во времена до нашей эры, «дело про­исхо­дит» в границах одного и того же языка, и имя собствен­ное по-прежнему, на виду сохранения не утра­ченных род­ственных связей в языке, может читаться (по ана­логии до­пу­стим со сла­вянским Городок). Этимологическая основа Италии затем­нена при­мерно так же как и в Москве, или даже ещё сильнее. Происхо­ждение назва­ния полуострова прогнозиру­ется вроде бы из древнегрече­ского языка («телячий полуост­ров» (из-за двух рогообразных полуостровов?), «телячий бе­рег»?) и про­шло соответ­ственно солидную культурологиче­скую эстафету, очень давно утра­тив естественную нарица­тельную читаемость, став полноцен­ным именем собственным. Ситуация с Русскими не­сколько иная. С одной стороны, прав­доподобно восстанавли­вается ис­торическое происхождение имени от скандинавского профес­сионализма «викинг (поход на веслах); викинг (гребец, кора­бельщик)», что казалось бы позволяет его и соответст­вующим образом «читать». С другой стороны, сама по себе языковая эстафета (морфологически слово явля­ется ортодоксально славянским, явных следов ино­язычного проис­хождения не несет, находясь и «чувствуя себя» таким образом в ряду исто­рической славянской лексики, как «в своей та­релке» – чадь, челядь, Тиуди>Чудь, Суоми>Сумь, Ва­адя>Водь, Вепся>Весь и др.), дополненная к тому же по-ви­димому целе­направ­ленным творческим участием носителей славянского языка в форми­ровании восточнославизма, при­вела к тому ре­зультату, что имя собственное Русь оказалось слишком может быть сближено с определенной лексикой сла­вянского языка, внешне как бы «перетягивающей» его всякую возможную «на­рицательность» на себя. Нельзя не упо­мянуть существование ряда преочень «удачных» германоязычных, скандинавских омонимов слову Русь, но, судя по всему, ввиду того что слово-то в конце концов абсолютно славянское (ска­жем, слово Россия уже не славянского происхожде­ния цели­ком, и в корне, и в морфологическом оформлении, оконча­нии, ведь в противном случае были бы совсем не рос(с)ияне, а «ро­сяне», равно как исторические Русяне-Русане, бытовавшие параллельно с русиянами (наверное такие «росяне» выгля­дели бы слишком «апеллятивно» (и «обросеть» слишком напоминало бы «затуманиться, покрыться росой», тогда как (об)русеть восходит к имени Рус-ь), а рос(с)-ская терминоло­гия, будучи греческого происхождения, на заре своей эры но­сила церковный и специально-книжный, научно-дипломатиче­ский характер и была вполне самоочевидно искусственной для уче­ный среды, её производившей («роксаланское забытие» имело место и не здесь, и не тогда))), славянские омо­нимиче­ские схождения следует полагать более существен­ными, серь­ёзнее влиявшими на его конечный облик, хотя начало звуко­вой «темы» задала конечно сканди­навская речь. При всём при этом русская традиция спе­ци­ально подчер­ки­вает нетривиаль­ность Русского имени, его «собствен­ность» («название одного из Варяжских (на)родов») и нет аб­солютно каких причин ей тут не доверять, ибо действительно в резуль­тате известных исторических пертурбаций имя оказыва­ется, во-первых, явно не переводимым (например, имена Лях и Чех из известной тройки средневековой польской славян­ской этно­географии легко «читаются» славянскими апелляти­вами, непосред­ственно к ним восходят, а к Русу, как мы выяснили, прямо не подберешь), и, во-вторых, эта непохо­жесть ни на что (при наличии, обнаружении нами прототипа, скандинавского апел­лятива, и омонимов разных языков) обеспе­чивается как раз таки яв­ле­нием превращения «профес­сиона­лизма» одного языка в «эт­ноним» другого языка. Иными словами перед нами абсо­лютный «этно­нимиче­ский новодел», первозданный и со­вершенный «этноним» и не столь сравнительно древний, так что путь его становле­ния ещё удается проследить. Звукоформа Рус- вообще «удачна» тем, что относительно не слишком в славянском языке «загружена», то есть именно сразу двумя омонимами (отдаленно общего происхождения (руда «(быст­рая, бурная?) течь» (отсюда речушки в Польше и в Мало-Руси Руда и Рудка) и «кровь» (табуистическое «бьющая, текущая», отсюда «красный (кровяной, телесный)»), ручей «поток», рух «движение», рухло «движимое», русло «по­ток, речной лог», руст «сильное тече­ние», рунить «стремиться», рутить «ро­нять, разливать», рушить «дви­гать, опроки­ды­вать, бро­сать»)), что тоже позволяет чув­ствовать себя имени соб­ствен­ному «самостоя­тельно» (на наш взгляд во всяком слу­чае, ибо мы не уверены в полной мере, что же вклады­вали в «зна­че­ние» слова Русь его создатели и современники), а слово­оформа Рус-(ь)ские «Руси принад­ле­жащие», кроме того что это индоев­ропейский словообразова­тельный стандарт, пред­почти­тель­ный для фор­мирования со­ци­онимов-самоназва­ний «выс­шего порядка, мак­симальной сте­пени объединения» (что называется «полито­ним»), также как нельзя лучше избе­гает «столкновения» с омо­нимией (кстати и лучше древнерус­ской словоформы Рус­кие, «разговорной», от слияния соглас­ных корня и суффикса, ви­димо уже после па­дения редуциро­ван­ных). К тому же, та­кого рода пе­реход ино­язычного про­фес­си­онализма в этнони­мику дру­гого языка (и наоборот) имеет от­личные историче­ские ана­ло­гии (славян­ский, русский апелля­тив украинцы «по­гранич­ные жители, по­гра­ничники» > «название этноса» в ев­ропей­ских, германо-ро­манских язы­ках).

Отредактировано: 02/03/2017 15:27