Чем римляне отличаются от украинцев? 28.02.2016 11:49

Комментарий на один комментарий

Чем римляне отличаются от украинцев?

Украинский патриот: Не Русь, а Московия вы! И не русские, а московиты. Даже ваш поп Гундяев скажет, что красть - это тяжкий смертный грех. Пусть это даже, как в данном случае, слова. Русь была и есть только Киевская. Уже даже киевского князя Владимира себе присобачили - памятник у себя поставили. Петр Первый начал историю украинцев красть и фальсифицировать, немка Екатерина усовершенствовала процесс, а Пу пытается продолжать. Один народ, один народ... Да, как же! И наша земля ваша? Ново*опия, что ли? Фантазии у вашего гэбиста знатные!

Ну наверное уж лучше быть московитами, чем «украин­цами без названия». Правда Московия и московиты – это опять все тот же «эсперанто», как Рус(с)ия, Рос(с)ия. По-славянски это будет Московска, Московская земля, моск(о)­вичи, москва­ляне, москов­ляне, московцы, мо­сковские, мос­ковитяне по сути совер­шенно тоже что римляне, афи­няне, киевляне, новгородцы, то есть «граждане города (го­судар­ства)».

Вот бы дико удивились русские люди древнерусской эпохи, узнав, что живут оказывается не где-нибудь, а в Ки­евской Руси. Ведь их страна называлась Русь, Рус(ь)(с)ка(я) (земля, страна), а Киевской была земля, во­лость, область, в редком случае княжение, то есть субъект древнерусской государственности «полисного» типа, или ещё «город-государство». Русскими в домонгольской Руси исторически являлись по меньшей мере ещё Черниговская и Переяславская земли, хотя киевлянин Нестор уже в на­чале XΙΙ века был иногда склонен всех восточных славян относить к русским, для него русское и словенское уже были равно­значными. Киевская Русь – это научный, исто­риографиче­ский термин, как русы (вместо правильного русь, строящегося как бы по модели славянского собира­тельного, но обязанного очевидно варяжскому, то есть ино­земному происхождению, с вероятной начальной экзоним­ной стадией бытования, иначе в летописях и народной па­мяти могла бы существовать действительно какая-то бо­лее типичная для славянских самоназваний форма множест­венного числа, как мо­равы, чехи, сербы, хорваты, и дру­гие, суффиксальные формы), Древняя Русь, древнерусский язык (X-XΙV/XV ве­ков), Мос­ковская Русь, домонгольская Русь, великорусы, бело­русы и мало­русы (то же «техниче­ские», канцелярско-адми­нистра­тив­ные и науч­ные лингво-этнографические тер­мины, то есть в Белой и Малой Руси всегда проживали все те же русь, рус(ь)(­с)кие, весьма из­редка, как в Ипатьев­ской ле­тописи, рус(ь)(с)цы).

Русский князь Владимир успел побывать и новгородским и киевским князем.

Петр Первый не смог бы ничего украсть у украинцев как «этноса», даже если бы очень сильно захотел, во-первых, потому что те люди, потом­ков которых в XX веке образо­ванные по­ляки, немцы, мос­кали (московские русские) и ев­реи при­учат самих себя на­зывать «безымянными кнехтами (укра­инцами)», то есть по сути «людьми второго сорта» (с дру­гой стороны, про­звища типа хохол, обычно иронизирую­щие, совсем не имеют социальной окраски), проживаю­щими в «провин­ции, марке, на пограничье, в периферий­ном придатке к чему-то более цен­тральному, без названия, но с большой бу­квы», те люди в XVΙΙ-XΙX веках (точно также как и их предки со времен Не­стора-лето­писца) гордо имено­вали сами себя рус(ь)(с)кими, русью, рус(ь)(с)ким народом, о чем пре­красно известно по пись­менным источ­никам, ибо зомбиро­вать хорошо получа­ется живых людей, а книги и другие документы ещё ка­жется не удавалось. Во-вторых, не смог бы, потому что уже было просто очень поздно что-либо «красть», ведь приблизительно уже в пер­вой половине XΙV века (судя по письменным источникам) абсолютно все славяноязычные обитатели древнерусских земель (несторовской Руси «в широком смысле») сами счи­тали себя рус(ь)(с)кими, даже граждане Новгорода, долее всех прочих может быть державшиеся особняком. Вероятно даже этот процесс обрусения всех «восточных славян» был в значительной мере подстегнут сильнейшим разорением, катастрофой «этнографической» Русской земли в Среднем Поднепровье в результате монгольского нашествия. И воз­можно самым материальным выражением этого широкого восточноев­ропейского процесса является переезд в 1299 году кафедры русской митрополии из захудавшего Киева во Влади­мир на Клязьме. То есть ко времени Петра Ι все очень давно уже было «укра­дено».

Не смог бы, поскольку суще­ствуют слова, что теоретиче­ски способны «родиться» сразу в виде самоназваний (по мере того как «горстка» скандинавов на протяжении жизни одного-двух поколений заговорила по-славянски, их скан­динавская на­ри­цательная терминология с ruþ- в основе пе­ревоплоти­лась, благодаря вполне респектабельному значе­нию и кон­тами­нации с омонимичными и не менее респекта­бель­ными сла­вянскими словами, в теперь для них эндоним­ный вос­точносла­визм русь (мало ли какие финны и славяне на­звали их rūtsi или rūs‘, славянизирующие скандинавы, соз­давая новое объединение, должны были сделать это сами, а тем более бесписьменное общество видимо вообще стал­кивается с необходимостью переутверждать себя в ка­ждом поколении, воспроизводить свою «легенду», из чего потом получается фольклор), то есть, по историческим меркам прак­тически «мгновенно», в то время как в собст­венно сканди­навских языках во что-либо типологически онома­стическое попу­лярный техно-профессиональный ко­рень очень долго не проникал, а проник уже может быть даже (руническая надпись XΙ века Roþrslant) и под влия­нием Руси) и слова, такие как украинцы, что «фи­зиоло­ги­чески» на это в принципе не способны, и нужно время, что бы они превратились в само­названия, а для слова ук­ра­инцы пона­добилось немало вре­мени, ибо значе­нием и мор­фологией оно «кричит» о своем «соседском» «истоке». Петр Ι мог бы, если бы захотел, ук­расть что-ни­будь у укра­инцев, ук­раин­ных людей «погра­ничников» или у семьи дворян Укра­инце­вых, чьи предки XVΙ веке несли погранич­ную службу на Ря­занщине. Украсть что-либо у ук­раинцев «польских шляхти­чей в русских зем­лях» ему было бы сложнее, по­скольку те находились за границей Речи По­спо­литой. С тех пор как Левобережье Днепра и Запорожье присоединилось к России украинными людьми, украинцами где-нибудь в Москве и Петербурге могли изредка имено­вать так же и ме­стных ка­заков. Но с тех пор как слово ук­раинцы впервые всплыло в письменно­сти, в польском ра­порте от 1596 года, согласно которому польские украинцы участвовали в по­давлении русского восстания, это слово отнюдь не намере­валось каким-либо образом по­кидать на­рицательной области применения, ни в русском, ни в поль­ском языке. Впервые в не нарицатель­ном, а этно­графиче­ском смысле так называть русских пробовали с конца/последней трети XVΙΙΙ века иностранцы, немцы и по­ляки. Последние видимо как бы в отместку за раздел Речи Посполитой, а прочие с их подачи. Немецкое участие осо­бенно может быть немаловажно и примечательно в плане механизма языко­вой эстафеты (впервые действительно та­кое этнографиче­ское обобщение предпринял обрусевший не­мец Ригельман), то есть тем, что для немцев слова Ук­раина, украинцы пред­ставляли собой только лишь наборы звуков, слова чу­жого языка, с неочевидным, в отличие от славянских, для не­мецкого языка значением (сравните аналогичную мета­мор­фозу rōþ- > rūs‘, где скандинавский профессионализм ста­новиться славянским именем собст­венным). Но мало того что всё это на письме отражалось необычайно скупо (только два упо­минания в XVΙΙΙ веке), так многие рус­ские люди были ещё к тому же и неграмот­ные, по-поль­ски, не­мецки и французски не читали и ни о чем таком про себя не догадывались. Про­никала эта «поль­ская по­дача» на протяжении XΙX века в общественную среду юж­норус­ских земель очень вяло и ни­каких особых надежд на буду­щий неожиданный успех в XX веке не выка­зывала. То есть до XX века в среде природных русских лю­дей ещё не обна­ру­жи­валось какого-либо суще­ственного, массового контин­гента, который был бы готов полностью согласиться с под­черк­нуто социально унизи­тельным, при­нижающим (для эт­нографической сферы при­менения) на­име­нова­нием от со­седа или грозного дяди в Пе­тербурге. И не просто согла­ситься с этой «новизной», но и отречься за­одно от русского прошлого, посредством мыс­ленного вытя­гивания туда «но­визны» (до упора в 1596 год), вымарыва­ния в своем про­шлом всего русского (веро­ятно ради полу­чения добротного, «республиканского» «на­ционального пас­порта» и прила­гающихся к нему «льгот и привилегий»). Ну собст­венно взрослый и психически здо­ро­вый человек не спосо­бен со­гласиться в принципе с чем-либо подобным, по­этому тут помогли инду­стриальные мето­дики (всеобщая грамот­ность, школьное об­разование) взя­тые на вооружение со­вершенст­вующимся (к тому же) в Рос­сии на протяжении пя­тиста лет деспотиче­ским государст­вом. Не нужно быть пси­хоаналити­ком, пси­хиато­ром или невропатологом, что бы понимать, что такое уни­кальное (и даже по морфологии аб­солютно не имеющее аналогов) са­моназвание с прозрачно (не по-французски же) прини­жающим смыслом будет не­приятным грузом ло­житься на психику человека-носителя.

На Западе общество оборачивает к своей пользе при­думки уче­ных, а в России ученые всякий раз безуспешно пыта­ются досту­чаться и объяснить «обществу», что же уже ус­пело сде­лать, прибарахлясь попутно некоторыми уче­ными славами, предше­ствующее поколение воров.