Синдром «свой-чужой»: Как военные психологи работают с деформацией эмпатии и социальным отчуждением

Человеческая психика обладает колоссальным запасом прочности. В условиях экстремальной нагрузки, где цена ошибки измеряется человеческими жизнями, мозг активирует древние, биологически обусловленные протоколы защиты. Эти механизмы позволяют специалисту действовать эффективно, игнорируя страх, отвращение или панику. Проблема возникает позже. Те самые реакции, что спасали жизнь в зоне высокого риска, становятся разрушительными в безопасной среде. Военные психологи называют это деформацией эмпатии или синдромом отчуждения.

Работа специалиста в этой области мало похожа на классические беседы на кушетке. Здесь идет борьба с физиологией. Основная задача — научить нервную систему различать контексты, переключая режимы функционирования мозга с боевого на гражданский.

Механизм адаптивной диссоциации

Эмпатия — энергозатратный процесс. Сопереживание чужой боли требует активации тех же зон коры головного мозга, что и переживание собственной. В ситуации массовых травм или постоянной угрозы полная эмпатическая включенность привела бы к немедленному эмоциональному выгоранию и параличу воли. Чтобы сохранить функциональность, психика прибегает к диссоциации.

Это состояние можно сравнить с хирургической анестезией чувств. Специалист видит происходящее, понимает его значение, но эмоциональный отклик блокируется на уровне лимбической системы. Люди вокруг перестают восприниматься как субъекты с уникальным внутренним миром. Они становятся объектами: «цель», «пострадавший», «гражданский», «помеха».

Такое опредмечивание окружающих — не признак жестокости. Это профессиональная необходимость. Хирург не может плакать над разрезом, снайпер не может думать о семье цели. Психологическая защита создает барьер, позволяющий выполнять задачу с холодной точностью. Сложность заключается в том, что этот барьер имеет инерцию. Вернувшись домой, человек продолжает воспринимать жену, детей или друзей через призму функциональности. Эмпатический канал остается перекрытым, создавая ощущение стеклянной стены между личностью и социумом.

Физиология сверхбдительности

Другой аспект, с которым работают психологи, касается режима обработки входящей информации. В опасной среде мозг переходит в состояние гипервигильности — повышенной бдительности. Это не просто привычка оглядываться. Меняется биохимия и способ сканирования реальности. Не будем углубляться в биохимию процесса, подробности здесь: https://nastobr.com/uslugi/professionalnaya-perepodgotovka/pp-psikhologiya/voennaya-psikhologiya-pp/

Миндалевидное тело (амигдала) — центр тревоги в мозге — находится в постоянном возбуждении. Оно перехватывает управление у лобных долей, отвечающих за логику и планирование. В таком состоянии любой резкий звук, вспышка света или быстрое движение на периферии зрения запускают реакцию «бей или беги» еще до того, как сознание успеет обработать стимул.

В гражданской жизни это выглядит как немотивированная агрессия или замкнутость. Человек заходит в кафе и вместо уютного интерьера видит сектора обстрела, потенциальные укрытия и пути отхода. Он садится спиной к стене не из-за прихоти, а потому что так снижается уровень кортизола в крови. Толпа в метро воспринимается не как скопление людей, а как неконтролируемая биологическая масса, скрывающая угрозу.

Психологическая коррекция здесь направлена на работу с вегетативной нервной системой. Специалистов учат техникам принудительного торможения реакций. Через контроль дыхания и мышечную релаксацию они посылают обратный сигнал мозгу: “Мы в безопасности, сканирование можно отключить”.

Конфликт функционального и социального «Я»

Глубинная проблема адаптации кроется в конфликте идентичностей. В экстремальных условиях формируется особое «Я» — жесткое, решительное, лишенное сомнений и сентиментальности. Эта субличность получает мощное подкрепление: от её действий зависит выживание, она получает одобрение группы и чувствует свою компетентность.

Социальное «Я» — мягкое, способное к компромиссам и нежности — в боевых условиях кажется бесполезным и даже опасным рудиментом. Возвращаясь в мирную жизнь, человек сталкивается с диссонансом. Близкие ждут от него проявлений того, «мягкого» человека, которым он был раньше. Но сам он подсознательно воспринимает эти качества как слабость.

Возникает феномен отчуждения. Человек чувствует себя чужим среди своих. Ему кажется, что гражданские люди наивны, их проблемы мелочны, а их беспечность преступна. Это не высокомерие, а искажение восприятия, вызванное разным жизненным опытом. Военный психолог работает медиатором в этом внутреннем конфликте. Задача — не уничтожить «боевую» личность, а интегрировать её, выделив ей определенное место и время, и позволить «мирной» части личности снова занять место у руля в безопасной обстановке.

Восстановление зеркальных нейронов

Терапия таких состояний опирается на концепцию нейропластичности. Мозг способен перестраивать свои нейронные связи под воздействием нового опыта. Одним из ключевых инструментов становится работа с зеркальными нейронами — клетками мозга, которые активируются, когда мы наблюдаем за действиями или эмоциями других людей.

При длительном подавлении эмпатии активность этих систем снижается. Человек разучивается считывать микровыражения лица, интонации и невербальные сигналы, не связанные с угрозой. Он видит улыбку, но не чувствует радости собеседника.

Реабилитация включает упражнения на «сенсорное заземление». Пациентов учат заново фокусироваться на безопасных деталях: текстуре ткани, вкусе еды, шуме ветра. Используются методики биологической обратной связи (биофидбек), где человек видит свои показатели пульса и проводимости кожи на мониторе и учится управлять своим состоянием силой мысли.

Постепенно происходит «размораживание» аффекта. Это болезненный процесс. Вместе с способностью любить и радоваться возвращается и способность чувствовать душевную боль, которую раньше блокировала диссоциация. Психолог обеспечивает безопасное пространство, где этот поток эмоций не разрушит личность, а станет частью нового опыта.

Ловушка адреналиновой зависимости

Существует и чисто химический аспект, затрудняющий возвращение к норме. Организм, привыкший функционировать на «высоких оборотах» гормональной системы, в тишине гражданской жизни испытывает абстиненцию. Обычные будни кажутся пресными, лишенными красок и смысла.

Недостаток стимуляции толкает людей на рискованное поведение: быструю езду, азартные игры или провоцирование конфликтов. Это неосознанная попытка получить привычную дозу норадреналина. Работа с этим состоянием требует перенаправления потребности в риске в конструктивное русло — спорт, сложная физическая работа или волонтерство в спасательных структурах.

Психология деятельности в особых условиях показывает, что человеческая психика гибка, но эта гибкость имеет инерцию. То, что было спасательным кругом в шторм, становится тяжелым грузом на суше. Осознание биологической природы этих процессов снимает с человека чувство вины за свою «инаковость» и открывает путь к восстановлению целостности восприятия мира.